Ранний час в метро, народу мало, мы опаздываем на тверскую электричку в 6:44. На кольцевой в вагоне мозг будоражит реклама «новой» книги автора Устинова «Все кошки смертны или непреодолимое желание». Или так, короче, или эдак. Данный образчик не оставил равнодушным, и я решил все части этого рассказа называть аналогично глубоко. Хорошее надо перенимать.
Муж в Тверь – жена в дверь или сидячий билет за 3100 р.
Надо ли говорить, что на электричку мы не успели? Это было эхо моего диструктива: накануне я сжег комп и сломал заднюю втулку велика. Говоря словами другого классика:
«Если ты порвал подряд книжицу и мячик,
Электричка в шесть утра мимо профигачит».
Так и случилось, мы опоздали на 3 минуты, несмотря на то, что бежали в метро, пугая людей одышкой и габаритными рюкзаками. Следующая отходила через полтора часа. В течении этого времени мы изучили альтернативные трансферы и все они нам не подошли. На вопрос – есть ли билеты на какой-нибудь завалящий паровозик до Твери, кассирша ответила, что имеется несколько сидячих местов. Мы оживились.
— А почем?
— Три тыщи сто рублей.
— Сидячий?!!
— Ну да. На Сапсан.
Данный вариант позволял нам отправить в замкадье только Анюту. но только в одну сторону. Мне при этом раскладе оставалась одна забава – искать ручную дрезину «Сам-сам». Посему решили заткнуться и ждать электричку.
У касс Ленинградского вокзала по-прежнему ходят ханыги всех возрастов и национальностей. По случаю раннего времени работают в основном русские пенсионеры. Их никто не пугает и не штрафует. Их маркетинг построен на чувстве обиды: они говорят:
— Я вам как лучше хочу, а вы тут (в кассе – прим. автора) берете то же самое, тока хуже! – и, гневно отворачиваясь, отходят на шаг. Потом возвращаются и бросают в очередь новые упреки.
Ходят также агенты автобусных линий, у них можно купить билет на Валдай за 1500 р.
Большой вокзал в семь утра спит и пахнет носками. Спящих гоняют пожилые охранники, которые повсеместно заменили тут ментов. Они строго будят таджиков, те просыпаются и будят товарищей.
В электричке народу тьма. Предусмотрительные бабульки приходят пораньше, устраиваются, готовятся к дальней дороге:
— У меня тут творог остался недоеденный. Надо доесть. – И начинают доедать творог.
Ехать до Твери недолго, но томительно – 2,5 часа. Мне почему-то раньше казалось, что она – посредине между Москвой и Питером, а она, оказывается – первый в каскаде пяти порогов.
С нами куда-то ехал отряд студентов под присмотром сопровождающего. Попросили нас отдать им билет, чтобы потом сдать их куда-то. Мы отдали, когда прошли турникеты. В ходе поездки несколько раз возвращался к этому – правильно это или нет: мухлевать с билетами, договариваться с водителями, бегать от контролеров, давать деньги фальшивым нищим. Cодной стороны – «ой-ой-ой, правовое государство», а с другой – нищие все. И студенты, и водители, и контролеры тоже. И помогают люди друг другу в надежде, что и им перепадет когда-то, или не отмахнется кто-то в трудную минуту.
Тверь оказалась точно такой, как я и представлял: старые каменные улицы, Волга, мосты, набережные. В центре все траченное, но крепкое. На окраинах преобладают пятидесятилетние двухэтажные дома из оштукатуренной дранки. Я жил в похожем в детстве, в подъездах там всегда воняет котами. Про реку Анюта сказала, что похоже на Астрахань. Только набережную не «модернизировали», не закатали в плитку и не повырубили деревья; вдоль реки раскинулись аккуратные парки. Не экстра-открыточные, но ухоженные, без заездов для автомобилей, с лавками и спусками к реке.
Напротив жд- и автовокзала – аллея с елками и лавками, на них сидят бомжи. Положение их хоть и не завидное, но, кажется, здесь им спокойнее, чем в Москве. Хотя экспертно заявлять не берусь, — может, в Москве есть схроны получше, да и в метро можно греться, правда, с оговорками.
Проезд в тверской маршрутке стоит 12 рублей, продажа свободная, а вот на междугородние рейсы билеты продают строго по паспортам. Более того, паспорта проверяют также и во время посадки на автобус. У пожилой контролерши спрашиваем:
— А зачем паспорта?
Тетка молчит и рвет билеты, не глядя ни на нас, ни на сами билеты.
— Не скажете?
— Вон, — кивает куда-то головой.
— Что «вон»?
— Написано вон. Там читайте.
— Паспорта-то у меня не «вон», а вы проверяете.
— Там читайте.
Но самое интересное, что, даже не выехав с территории автостанции, водитель сажает на рейс людей вообще безо всяких паспортов и билетов. Таковых по ходу движения набирается немало. Это как называется? Уважаемый Тверской автовокзал, ответственно заявляю, что ваше предприятие в условиях модернизации и инновационного подхода к развитию экономики вызывает ряд нареканий.
Торжок-творожок, или что тут смотреть?
Анюта настоятельно требовала заезда в Торжок, говорит – там красота. Но наша поездка складывалась так, что остановиться «на посмотреть» мы не успевали, но жалеть об этом не пришлось.
Автобус вошел в Торжок как толстый кот – переваливаясь по кочкам с бока на бок. Дороги были достойны самого города – разбитого и старого как советский телевизор. Нет, даже как телевизор эпохи царизма. Кот-автобус кое-как прокрался к автостанции, едва не свалившись с моста через железнодорожный переезд. Лицо города — деревянные дома разной степени разложения. На автостанции в автобус села семья – мама-папа-сын. Сын лет трех все куксился и ныл, отец все просил «не дурить» и обещал «ввалить», но не вваливал, а терпеливо выковыривал из-под кресел не единожды брошенную машинку. Речь их невнятная, громкая, лица некрасивые, но зато видно в семье согласие.
Как только мы пришли к обоюдному мнению, мол, хорошо, что не приехали сюда нарочно, автобус вырулил к каким-то невероятным монастырям, храмам и дворцам: красивым, старым, латанным-перелатанным, но прекрасным и очень живописным, раскинутым по причудливо изрезанному ландшафту. Вот там, действительно, было бы интересно погулять.
Дальше было тихое Кувшиново. Продавщицы в буфете играют в карты, причем, кажется, давно и помногу – одна из них, Люся, продолжать игру не соглашается, потому что надоело, и ее товарка идет продавать нам пиво. Она, вопреки ожиданиям, приветлива. Туалеты на всех автостанциях региона стоят 5 рублей за посещение и выглядят как 20 лет назад. Не то, чтобы уделанные, просто не эволюционировавшие. Вокруг автостанции пусто, дороги растекаются как разлитое молоко, на наш автобус безынициативно смотрит собака. Рядом с автобусом мужик в каком-то мелком и, видно, дешевом внедорожнике с местными номерами. Заднее крыло в ржавчине. Все вокруг – картина спокойного рационализма и утилитарности, здесь хорошо.
Осташковское зазеркалье, или петля Гистерезиса
Шла Саша по Осташковскому шоссе и сосала сушку.
Журнал «Инновации в логопедии»
До Осташкова ехали еще часа три. Автобус громко цыкал зубом на передачах, во сне мне казалось, что это делает водитель. Когда въехали в город, начали выглядывать – можно ли где-нибудь купить еду, потому что если будет как в Кувшиново, то есть придется одно пиво, а нам еще ночь ночевать. К нашей неподдельной радости в Осташкове нашлись Магнит, Пятерка и куча других магазов. Автобус остановился, все наши попутчики вылезли и моментально растворились в складках местности. Мы вышли тоже, но столкнулись с неожиданной проблемой: автостанции не было. Просто коробка городской остановки, подверженная сильному воздействию атмосферы и расклейщиков объявлений. Автостанция нам нужна была для двух вещей: узнать, как уезжать завтра домой и, второе, — доехать сегодня до Селигерских дебрей. Опрос населения показал, что водитель десантировал всех, не доезжая до автостанции остановку. Как выяснилось – этого расстояния достаточно, чтобы разделить реальность на два мира: тот, где есть сетевые супермаркеты и другой – волшебную тень прошлого, город-призрак, советский Салемс-Лот.
На площадь, заросшую красивыми деревами выходят два здания – справа призматический бункер автовокзала, напоминающий силуэтом РЛС Дон-2 в Софрино, только непосредственно после ядерной атаки, а прямо по курсу – прилично сохранившееся здание жд-вокзала типового уездного вида. Осмотр показал, что ЖД-вокзал хоть и носит следы жизни, но пассажиров не обслуживает, касс там нет и зала ожидания тоже. Главные входы закрыты.
Что до автостанции, то сначала мне показалось, что и это заведение закрыто со времен подписания Беловежского соглашения. Но дверь поддалась и мы оказались внутри. Ближе ко входу – проем в «ресторан» «Кавказская кухня»: пара столов, пара бутылок в буфете, запах реликтовых бутеров, разогреваемых в микроволновке по четным числам.
В дальнем от входа конце – стеклянные клетки касс, намертво задрапированные шторами и многочисленными объявлениями. В окна под потолком видно небесную синь, такую обреченно-тихую, что кажется, снова попал в 87 год, что там, за стеной – все советское и все хорошо, страшно только атомной бомбы.
Мы изучили расписание и сунулись в обитаемое окошко.
— Девушка, здрасьте, нам, пожалуйста, два билета до Светлицы.
— Это вам не ко мне, это в соседнее, у меня только на дальние рейсы.
Иду в соседнее, оно открыто, но пусто. Кхекаю, стучу, говорю «эй». Возвращаюсь в первое.
— Слушьте, а где же ваша коллега?
— Не знаю. Вообще она там должна быть. Наверное, у нее уважительная причина…
Наверное. Пописать каждый имеет право отойти, но проходит время, а никто не появляется.
— А вы не можете ее позвать?
— Нет… я к ней никак не отношусь.
Возвращаюсь к пустому окошку, готовлюсь ждать.
Вдруг неожиданно из «Кавказской кухни»:
— Что вам?
Я в растерянности. Что говорить? Хачапури? Или втирать через весь зал про билеты? Говорит блеклая баба в тужурке и с седыми кудрями. Начинаю подозревать, что она может знать, где кассирша.
— Нам нужен билет до Светлицы.
Бабка неожиданно оскорбилась, как будто я сказал, что мне нужен билет на ее похороны.
— Ой, хоспаде, у вас до автобуса ЕЩЕ ЦЕЛЫЙ ЧАС!
Мы стоим в тихом ужасе. Что на такое ответить? Выдавливаю какое-то ничтожное:
— У нас до автобуса кроме прочего еще куча дел.
Бабка начинает приближаться шаркающими шагами, прикрывая левую почку рукой.
— Сколько билет стоит? – спрашиваю, когда она водружается в будке и начинает глядеть на меня взглядом тициановского Христа, отвергающего динарий.
— Что-а? – восклицает она и делает вид, словно только что меня заметила.
— Сколько. Стоит. Билет.
— Там все написано!
— Ну так считайте, что я слепой.
— Ой, я так и думала.
— Думаю, значит существую?
— Именно, — сует два чека-билета. Даю стольник. Тут вступает Анюта:
— Почему в билете 18:00, а в расписании – 18:30?
— Что-а?! – теперь впервые видит Анюту.
— В билете и в расписании разное время, кому верить?
— Послушайте, у нас тут компьютеров нет, МАШИНА печатает автоматически!
— Да? И во сколько в итоге автобус?
— Что-а-а? Там написано все!
— Где?
— Ой, давайте билет! – берет и царапает на нем «18:30».
— Откуда отходит автобус?
— Чтоа?!!
Анюта декламирует избранные места из перебранки с козлами, без мата, но на повышенных тонах, про то, что она тут на работе и все такое. Бабка продолжает жечь:
— Мы-то на работе, вы тут только все гулять ездите.
После этого она ходит по залу и испепеляет нас взглядом. При этом, когда в нашем присутствии какая-то пожилая незадачливая паломница спрашивает ее все то же самое: как едет автобус, да сколько стоит билет, наша горгонка прикидывается агнцем, опушает крылья и чуть ли не воркует. Мол – посмотрите, падлы, кто здесь партизаны, а кто фашисты. Известный прием, я такого на соседках-алкоголичках насмотрелся.
Мы быстро ломимся в магазин и берем картошки с вином, обещанный автобус приходит в 18:30. Это старый пазик, ехать на нем приятно, потому что недалеко, а вечернее солнце разгоняет пасмурь и высвечивает мерцающую повсюду воду, старые деревеньки и неминучие феоды-феоды-феоды. Создается впечатление, что побережье Селигера в большей или меньшей степени уже раскуплено. По крайней мере там те места, куда можно добраться не на вертолете. Обычные домишки соседствуют с огромными коттеджами-отелями, окруженными владениями, которые уходят к воде.
Переехав несколько речушек, автобус выходит на острова. Точнее – каскад полуостровов, образующих лагуны и соединяющихся перешейками. Мы выходим. Красиво: вода и елки, солнце садится, на западе видны купола монастыря, куда мы пойдем завтра.
По берегу лагуны – несколько лагерей, нам кажется там слишком многолюдно и мы идем смотреть внешние берега. Там – обрыв и сильный ветер с открытой воды. Потом по жэпээс находим лесное озеро-блюдце, оно закрыто и, вероятно, там народу меньше. Доходим до него – идеально круглое озеро, вплотную окруженное лесом. И всего одна палатка, вернее даже тент. Только подумали – все ок, как раздается дикий вопль упитого носорога. Думаем – ладно, порет — уснет. Ставим палатку не на берегу, в глубине, чтобы нас не было видно, костер наметили за палаткой, короче, замаскировались. Мало ли что – «назад пятьсот, пятьсот – вперед и кто кого переживет, тот и докажет, кто был прав, когда припрут». Бинокля не было, мы пытались сфотать наших соседей через ветви и рассмотреть в приближении, но не получилось.
Пока ставим палатку, рев не прекращается. Более того, мы прислушались, что он орет. Это нас не порадовало. Вместо обычного «Тагил!» или «Спартак!» или «Ура!» над озером разносилось:
— Вова, больно!!!!.. Хорош!.. Ты мне руку сломаешь!!!
— Анюта, может, нам другое место найти, пока не поздно?
— Вова!!!!!!!!!!!!
— Да. давай, — говорит Анюта и мы побиваем все нормативы по сборам. За три минуты снимаем палатку и собираем вещи. Драпаем и гадаем – что там происходит – казнь или какое-нибудь изгнание бесов или другое «целительство». Короче, вещь неприятная. Возвращаемся к нормальным туристам, у которых радио, шатры, мангалы и пьяные тетки. С ними как-то спокойней.
С дровами проблем нет – бор осыпается шишками и ветвями «как роща в сентябрь» и все это горит словно бумага. Правда, приходится следить, чтоб не пошла цепная реакция. День угасает неохотно, до полуночи – сумерки, потом загорается какая-то планета, огромная и красивая как фальшивая медаль.
На следующее утро, доев картошку, свернули лагерь и пошли набираться святости в Нилово-Столбенскую пустынь, так официально называется монастырь на дальнем острове.
Свято место или как я украл монастырь
Пустынь в мае отнюдь не пустынна. Монастырь целиком занимает небольшой островок – последнюю бусину в соединенных дамбами и мостами четках. Все, что до него – густо населено, а перед мостом к монастырю – ярмарка с извечными карандашами, магнитами и завезенной рыбой, которую, кстати, туристы увлеченно разбирают. Квас, произведенный, судя по этикетке, в монастыре – средненький и непомерно дорогой – больше 100 рублей за литр. Сергиево-посадские и звенигородские аналоги кроют его как бык овцу.
Вид на монастырь отсюда крутой: помимо ворот от дамбы внутрь ведет вход от красивого причала, похожего одновременно на крыльцо и беседку.
Когда прошли внутрь, ко мне подошел взъерошенный попик и, показывая руками на какую-то будку, сказал, чтоб я читал.
— Фотографировать, что ль нельзя? – предчувствую я.
— Вот там читайте!
Мать-царица, — «извела попа грамота», ни дать, ни взять… И этот ко мне со своими чтением. Я плюю дальше чем вижу, неужели не понятно по очкам?
— Нельзя, что ль, фотографировать?
— Читайте!
— Вы мне не скажете?
— Разрешение нужно… — показывает теперь на солидного молодого попа в церковной лавке.
— Фотосъемка сколько стоит? – говорю.
— Разрешение на фотосъемку. – поправляет он меня. Странные юридические тонкости. Надо понимать, что фотографировать исподтишка можно бесплатно, а «разрешение» — платное.
— Как вам благоугодно. Сколько стоит?
— Сто рублей.
— Понятно.
— Брать будете?
— Нет, спасибо.
— Спрячьте тогда фотоаппарат.
Я перекидываю аппарат через плечо. Вот интересно: как деньги на ремонт клянчить по миру – так они первые. А чтоб потом результаты труда общественности предоставить – так строго за сто рублей. В некоторых монастырях такса на свечи утвержденная, в других – «по возможности». Вот если бы они мне сказали – «по возможности», я бы оставил. К слову, в Троице-Сергиевой лавре в Сергиевом Посаде, как правило, фотографируй, сколько влезет. Но иногда у ворот тебя встречает охранник с рацией и начинает продавать фото-индульгенции, шатание какое-то в догматах.
Монастырь восстанавливается – на территории стоит грузовая техника и даже большой экскаватор, явно выданный муниципальными органами. Стройку ведут басурмане, наверное, шедшие в довесок к технике. Монастырь занимает маленький остров полностью, часть строений подходит вплотную к воде, на дальнем берегу – небольшое пастбище, осваиваемое семьей коней. Маленький, наполовину вылинявший коненок безбоязненно клянчит у туристов еду и, пусть неохотно, но позволяет себя гладить. Мы вытащили полбуханки черного хлеба, чем привлекли грозное внимание его родителей. Они пошли на нас так страшно и неумолимо, что Анюта хотела бежать. Кони отобрали у нас угощение с полнейшей и очаровательной бесцеремонностью, наперебой тыкаясь в меня прекрасными мордами, норовя залезть в рюкзак и карманы.
Второй побор случился при подъеме на часовню, но тут мы согласились, потому что аттракционы всегда платные. Забравшись на самый верх, я и достал фотоаппарат и сделал несколько снимков, в чем признаюсь и каюсь и тешу себя лишь тем, что популяризация заведения принесет ему новых туристов и паломников.
День в автобусе или дорога домой.
Обратный маленький автобус набился до отказа дачниками сверх всякой меры, у каждого в руке были желтые нарциссы. Мы насчитали порядка 50 человек. Мы сидели и ждали, когда посыплются упреки, но вместо них пожилая тетка со следами излишеств на челе неожиданно подарила Анюте свой букет. Дальше до Москвы ехали через Ржев, думаю, в канун Дня победы это было не случайно.
Ехали часов шесть, за окном шел дождь, упертые в спинки сиденьев колени ныли, я все думал об относительности времени и расстояний. Целый день дороги, а расстояние от Москвы до Селигера – всего 350 км. Но ничего, пройдет немного времени и превратившийся в инновационную кузницу эффективных управленцев Селигер станет центром большой и развитой инфраструктуры, где железные кони заменят даже монастырских лошадей. Пусть. Главное, чтобы похожая на фальшивую медаль планета по-прежнему светила всем чиканутым, которые приедут искать здесь счастья.
