Над пропастью в Ржеву — Антиклерк
В Ржев предстояло добираться рижским поездом. Детище Евросоюза отсвечивало на платформу совсем не нашими рыжими боками.
— Ну вот, Анька, мы с тобой и побываем в Европе. Сейчас насладишься атмосферой свободы и изумрудной инкрустацией.
На пути к свободе стоял рижский строгий проводник, а об него как волна в балтийский берег билась пожилая тетка и кричала, чтоб он сам шел и распечатывал ей билет, а она привыкла садиться по электронному. Чувствуя за спиной тысячелетнюю мощь и традиции, проводник бабку не пускал. Видя это, мы тысячу раз порадовались, что не отдали на обмен анютин паспорт.
Атмосфера свободы, царившая в вагоне, оказалось весьма спертой, особенно в районе туалета. Форточка почти не открывалась и основное движение воздуха обеспечивалось тамбурной дверью. Изумрудов и даже мягких спинок диванов нам не досталось, вагон был общим. В нашем отсеке ехали несколько дружелюбных тетушек и долговязый студент. Он предлагал теткам сыгрануть в энгри бердс на айпаде, а те, взамен, кормили его едой и давали простыни. От айпада они шарахались как черт от ладана, боясь сломать.
Через 4 часа мы вентилировали легкие ночным летним воздухом на ржевской платформе, а еще через час оказались в полной темноте и тишине посредине ничего. Машинные габариты погасли, потом ниоткуда стали появляться блуждающие огни и через минуту мы были встречаемы жителями прекрасной деревенской коммуны, которые проводят здесь лето без электричества и мобильной связи. Нас напоили чаем и положили спасть в прекрасно оборудованном и обставленном автофургоне, — одном из многочисленных филиалов местного лагеря.
Наутро мы обнаружили себя в центре обжитой и ухоженной деревни, переоборудованной в дачный поселок. Не издалека и не очень долго бежит тут река Волга – маленькая и неугомонная как ребенок. Течение такое, что войти и выйти в одном месте невозможно. Зато можно ее переплыть, правда особой доблести в этом нет – все равно, что победить ребенка.
В лесу вдоль берега много окопов – морщины зажмурившейся от страха земли, которые еще никак не расправятся. Все покрыто толстым мхом и черникой. Все как у Дудинцева в Белых одеждах: закон Бэра, позиции на низком берегу, правда и неправда. Тут тоже встречаются туристы на новых уазиках и с миноискателями: смотрят в землю, ворошат старую смерть. Страшно думать о том, сколько внизу того, что их привлекает. По мне – так сами эти окопы, апроши и траншеи гораздо убедительнее и страшнее всего, что можно найти под ними. Мать говорит, что дед тут тоже повоевал, запихивая назад выросший тут раковый Ржевский выступ.
Передовая интеллигенция, конечно, включит меня в обширный список нерукоподаваемых козлов, но, на мой взгляд, полезнее увидеть один такой памятник, чем прочитать массу отчетов об освоении бюджета на Год истории в прессе. Тут, к слову, можно вспомнить еще один объект, который я видел несколько раз в детстве.
В мордовской глуши, когда везли нас в деревню на лето, сворачивали с дороги в лес, ходили смотреть диво. В еловом бору, во взгорке — нора, вроде звериной. Верхушка холмика обвалилась и сквозь нее видны ровные, почти отполированные стены: схрон, комната. Завалена старыми еловыми стволами и всякой ерундой, но все равно отчетливо понятно, что это – человеческое жилище, замаскированное под звериное. Тут жил дезертир.
Спасибо Витале и Даше за выходные.
