Я был на Нашествии в чертовом 2002 году. Ужасти, как давно.
Вообще инициатором был не я, а мой сосед по съемной избе на курьей ноге, Серега. Вообще, он в той избе оказался случайно. Получилось так: сижу раз себе на работе, раздается звонок. звонит он, мой бывший сосед по общаге. из которой меня выгнали. поскольку я получил диплом. Причем, чтобы его получить, нужно было заполнить обходной лист, т.е., выселиться. Кое-как тогда нашел место в близлежащей к кампусу деревушке в Подмосковье, у старухи-процентщицы. Как бы ни романтично это ни звучало, но потом таких в моей жизни было много.
— Здорова, — говорит, — ты где живешь?
— Матрасовка, ул. Противная, 25, а ты?
— Там же!
Оказалось, он снял койкоместо у той же процентщицы. Она вечно делала вид «ох, как это все тяжело… но хрен с вами, селитесь».
Короче, он и предложил ехать. А сам-то не собирался, потому что имел 200 рублей и хотел на них вкусно и сытно питаться еще какое-то время. Но потом я загорелся, а он, наоборот, остыл. В роковое утро эта собака отказалась проснуться и вкратце обрисовала – где и при каких обстоятельствах она, собака, видела весь этот андеграунд, русский рок и меня заодно. Я плюнул и пошел за водой. Вкратце про воду.
Наше житье у процентщицы предусматривало разные обязанности, странные и не очень. Странными были:
- не сидеть и не разговаривать ночью во дворе (у бабки была надкушенная психика, она не могла уснуть, когда кто-то разговаривал и не спал на ее дворе, а там было клево и мы любили там тусить);
- не открывать окно в комнате, потому что «коты налезут и три дня живут, не выгонишь» (а температура в доме была +42 градуса, оттого, что постоянно работала колонка. Она была сломана и не убавлялась. Или бабка считала, что она сломана или будет сломана, если часто поворачивать вентиль туда-сюда). Понимаете теперь, почему так хорошо было сидеть летними ночами во дворе?
Самой нормальной обязанностью было водное снабжение. Утром и вечером нужно было брать тележку, ставить на нее 2 фляги и заправлять их на колонке. Это было даже приятно, правда, в августе утрами становилось холодно для водных процедур, а вечером, когда летний день спадал, в деревне было жутко темно. Таща за собой оборудование, я чувствовал себя танкером, идущим по приборам мимо Сциллы и Харибды.
Короче. Привожу воду, и вижу, что Серега уже оделся и весь готов к путешествию. Я, конечно, простил ему малодушие и лицемерие, потому что переться одному в далекое и неизвестное Раменское мне не хотелось. Я ничего про него не знал. Серега знал о Раменском почти всё: в него нужно было ехать с Казанского вокзала.
Прибыв на Казанский, стали прикидывать план. Обычно люди, попадающие на вокзал идут в кассу и прикидывают стоимость билета, однако, нам приходилось действовать в сложных условиях. Вкратце опишу наши ресурсы:
У меня: 100 рублей в кармане и аккредитация на фестиваль (я работал на радио, так что меня легко аккредитовали, хоть я и пришел а контору организаторов в спортивных штанах. В них же я и поехал на Нашествие, чтоб у охраны не возникло лишних вопросов).
У Сереги: мои другие сто рублей и нет аккредитации. Т.е., ему нужен билет, который мог, по нашим представлениям, отъять у него всю наличку. К тому же, прийти на фестиваль трезвыми нам не позволяло воспитание. Резюме: платить за электричку нам нечем.
Кто был на любом московском вокзале, тот видел жизнь. А кроме того, он знает, что несколько путей, отданных под электрички, надежно закрыты заборами и турникетами.
На самом крайнем пути, почти вплотную к забору, стоял красивый реликтовый паровоз, покрашенный блестящей черной краской, с белыми колесами и красной революционной звездой над буфером. Бронепоезд РЖД стоял не на запасном, а прямо на первом пути.
Серега посмотрел на паровоз, а потом зачем-то молча на меня. «Нет», сказали мои глаза.
— Нет, — сказал я сам. Но резкий парень Серега был удивительно глух к намекам.
Он уже лез по забору. Мне ничего не оставалось, потому что когда у тебя в кармане сто рублей, а впереди большая дорога, лучше держаться ближе к тому, у кого в кармане другие сто рублей. Начало восхождения не задалось, когда я с непривычки соскользнул и пика, украшающая верхушку ограды, замерла в сантиметре от сами знаете чего. Я покрылся потом, прыгнул на железного коня революции и пробежал по нему как бэтмен. Так наше путешествие приобрело историко-фантастический характер.
Выездной сейшн всегда начинается уже в транспорте. Электричка в Раменское была полна красноголовыми пьяными карликами, которые немузыкально кричали странные песни, бегали по стенам и с переменным успехом выбивали стекла там, куда дотягивались. Наш вагон за время движения потерял три оконных стекла. Одним словом, праздничное настроение крепло с каждой станцией.
В Раменксом был оживленно: фест шел уже третий день. Электрички встречали хлебосольные старушки и охранники в белых рубахах. Старушки с шутками и прибаутками барыжили коктейльчиками в банках, а охранники строили их и приезжих. «Праздник престольный», — подумалось мне, но вслух я спросил только почем опиум для народа.
— Писят рублев, сынок!
— О блин!..
На это сразу несколько старух громко, но резонно стали орать:
— А там еще дороже, ага! Да, дороже там! Бери, давай, сынок! Бери.
Бабушки желают видеть здоровыми только своих внучков, а соседских предпочитают травить дустом.
Едва успев хоть как-то подготовиться, подошли ко входу.
С банками не пускали. Билет действительно избавил нас от ненужных размышлений о дензнаках, веселые и окрыленные, мы влились внутрь.
Спустя недолгое время мы нашли палатку знакомых по общаге Ольки и Юльки, которые тусили там с самого начала. У девчонок была палатка и водка. Это во многом, было спасением: солнечный августовский день равно эффективно растворяет как вампиров, как и офисный планктон. Девчонки говорили, что ночью тут все трахались прямо под звездами, а на экране крутили «Место встречи изменить нельзя» без звука, чтобы не отвлекать публику.
Вокруг палатки постоянно крутились хищные панки всех возрастов, их концентрация особенно возрастала при виде белых стаканчиков. Один из них, лет под сорок, не выдержал и с криком «а дайте водки», сел рядом. Пришлось обозначить ему азимут. Вставая, он сравнил нас с одним ближневосточным народом и голос его при этом дрожал от слез и гнева.
Дальше мы потусили возле сцены, а потом я сделал роковую ошибку. Случайно я обнаружил, что спецбилет позволяет пройти туда, куда остальных не пускают. Я поперся за сцену. Большой сектор был огорожен и там ходили всякие Чачи и Шевчук, который, кстати, оказался ростом с гнома. Вся эта территория была забита мажорными красивыми девками кое-как половозрелого возраста и все они имели очень занятой вид. Кто-то брал у кого-то интервью, кто-то бегал с фонарями, а над всем этим поднимался красный закат.
Короче, свою компашку я потерял, но не придал этому значения, намереваясь найти их потом в палатке. Путь к палатке я помнил: северо-запад, пройти мимо грузовика с генератором и ты на месте.
Вообще, к тому времени я Шевчука отлюбил, потому что иначе они бы мне казался не гномом, а великаном при любом реальном росте. Однако, видимо, как-то я раззадорился и решил досмотреть его до конца. К тому же огни со сцены были очень красивыми на фоне ночного неба. Шевчук тоже раззадорился, танцевал дикое и два раза упал с подиума, на который он взял манеру вытанцовывать во время проигрышей. Мне было интересно, упадет ли в третий.
Короче, все это отвлекло меня от необходимости быть последовательным и умным. И я как-то даже на обратил внимание, как настал момент, когда все потянулись в ночную неизвестность.
Я пошел к палатке, однако, ни палатки, ни даже грузовика-генератора в пределах видимости уже не было. Я замер в нерешительности и как Робинзон Крузо решил прикинуть баланс.
Я имел: обувь, закатанные штаны (вы про них слышали), повязанную вокруг жопы футболку. В правом кармане севший мобильник. Связи не было даже когда он работал. В левом кармане 12 рублей монетами различного достоинства. Рюкзак, паспорт, свитер, а главное – очки, остались в палатке, которой больше не существовало. К слову сказать, в темноте я вижу только ярко освещенные предметы: прожектор, стадион Динамо, лицо милиционера. Без очков не вижу даже ментов.
Ни дороги, ни выхода я не видел, но решение было найдено. Вокруг меня двигалось огромное количество зомби, я просто положился на судьбу и стал одним из них. Это сработало.
Дорогу зомби периодически перекрывали оцепления и тогда они начинали мрачно скандировать:
— ДО-МОЙ! ДО-МОЙ! ДО-МОЙ!
Чтоб не спалиться, я скандировал тоже.
Даже зомби знают, что бог любит троицу, поэтому, когда оцепили в четвертый раз, толпа удивленно замолчала. Но мгновенье спустя откуда-то из ее недр раздался вопль:
— Блиа-а-а-а!!! Нас снова предали!!! ДО-МОЙ! ДО-МОЙ!
Это было жутко весело, честно. Менты тоже веселились как могли. Сначала они загнали нас на одну платформу. Потом на другую. Потом с интересом слушали комментарии, но никого не били. Короче, движуха была отчаянная. Потом долго ждали поезд и делились эмоциями. Сигареты кончились у всех еще утром, но все пытались друг у друга что-то настрелять.
Когда пришел паровоз, я верил, что его уронят с рельсов и мы все останемся в нем ночевать. Но железная дорога сдюжила. Я почему-то смог куда-то сесть. Стало совсем весело. В одном конце вагона запевали песню, в другом подхватывали, потом бросали на полуслове и запевали другую и уже подхватывали другие. У дверей какая-то телка бросала клич: «У кого есть курить?!» И ей передавали сигарету чуть ли не из соседнего вагона, а потом она кричала: «А зажигалка?!» Я передавал ей и кричал, чтоб оставила, и мне возвращали зажигалку, а вслед за ней приходил и чинарик. Выходя на станциях народ братался и плакал и клялся встретиться через год на том же поле.
Было очень поздно, но у меня еще оставалась призрачная надежда успеть на электричку в мою деревню и ночевать на мягком. Чтобы не идти через вокзальный турникет, я вышел на Выхино и пересел в метро (имелся проездной). Казанский встретил меня без энтузиазма, вокзал спал. Пригородное сообщение не осуществлялось.
У меня горело обожженное солнцем лицо, болели ноги и хотелось пить. 12 рублей открывали мне некоторые перспективы, благо я знал на трех вокзалах места, где круглосуточно продавали просроченную еду по демократическим ценам. Купив бутылку дюшеса, я отправился ночевать на Ленинградский вокзал. Он казался мне более интеллигентным и я рассчитывал на понимание ментов, поскольку паспорта у меня не было.
Хлебнув дюшесу, устроился в кресле, однако, мой богатырский сон дважды прерывался ментовскими шухерами. В один из таких рейдов я включил мобильник и отправил смс «где» на Серегин номер. Мобильник тут же упал в обморок и я со спокойным сердцем уснул. Однако поспать снова не дали. Проклятые мусора, подумал я, готовясь к нехорошему. Однако, то, что я увидел, заставило меня усомниться – проснулся ли я. Это был Серый.
— Пошли, мы тут на Ярославском.
Короче, моя смс-ка пришла и он, сделав правильные выводы, пошел меня искать.
Ярославский вокзал наполнил мое сердце теплом. Во всю ширь нешироких проходов были постелены одеяла и палатки, заваленные разноцветным сбродом. При этом, было тихо, как в детском саду в тихий час. Я был счастлив вновь обрести друзей, паспорт, а главное — очки.
К первой электричке мы проснулись, выползли на площадь. Там тоже были тусовщики, из Нижнего. Попели и побратались с ними и пошли скакать через турникеты. Люди с фестиваля были повсюду, вплоть до нашего дома кто-то шел рядом, пьяный, сонный и дружелюбный.
Мы довели наших спутниц до общаги, потом я вернулся к процентщице, побрился и пошел назад на станцию. В то утро я встречался с сестрой, которая приезжала в Москву на несколько часов.
Вечером я спал на плечах пассажиров в метро. Они чувствовали себя неловко, но не решались меня будить. Возможно, спортивные штаны добавляли мне шарма.
