— Даже у Айседоры Дункан, — звонко крикнула женщина.
С Филиппом Филипповичем что-то сделалось, вследствие чего его лицо
нежно побагровело и он не произнес ни одного звука, выжидая, что будет
дальше.
— И от смотровой также, — продолжал Швондер, — смотровую прекрасно
можно соединить с кабинетом.
— Угу, — молвил Филипп Филиппович каким-то странным голосом, — а где же
я должен принимать пищу?
— В спальне, — хором ответили все четверо.
Багровость Филиппа Филипповича приняла несколько сероватый оттенок.
— В спальне принимать пищу, — заговорил он слегка придушенным голосом,
— в смотровой читать, в приемной одеваться, оперировать в комнате прислуги,
а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает.
Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть…»
Стихи, написанные Есениным на гибель зайца:
Не режьте зайцев
Друг мой, друг мой, я очень и очень взволнован –
Что же за мода – серого зайца под нож!
Он русских полей и лесов бродячий осколок.
Шальной он и серый, и я тоже – Серый! И что ж?
А кончатся зайцы – кого ты порежешь спросонок?
Ужели ты вспомнишь похмельной горячки озноб…
А может, отыщешь тупой сарацинский обломок
И тоже как зайца однажды сюда позовешь?
Любимая… девочка… что это… твой силуэт в амбразуре?..
Кто тихо клонится над ванной…. А нож это чей?…
Зачем тихо водишь ты сталью по трепетной шкуре
Купаясь в тоскливом унынье раскосых очей…
Я болен. Я болен. Сухой воспаленный рассудок
Теряя ботинки стремится уйти впопыхах…
Сегодня ты душишь ушастого – тих он и кроток
А завтра и я оступлюсь здесь как этот русак…
Что это – опять переполнен я горем
Доколь же терпеть мне безумного бешенства боль…
То заяц кричит над пустым и безлюдным полем…
То как рощу в сентябрь осыпает мозги алкоголь…
