Вольный ветер напевал нам песенку свою…
Монгол Шуудан
Пять метров мозольного пластыря в день –
Экко – это что угодно, только не обувь!
Вероятнее всего, это – философия.
Девиз поездки
Меня прокатили с британской визой и я, выпав из плеяды гордых небожителей, имеющих связь с Англией, стал рядовым невыездным сукиным сыном. Турцию или Египет я не рассматривал ибо не нужен мне берег турецкый. И уж тем паче Африка мне вовсе не нужна. Ибо и в России есть куча мест, где побывать надо.
Самарский поезд
Покуда путешественники боролись с огненным столбом,
Паниковский, пригнувшись, убежал в поле и вернулся, держа в
руке теплый кривой огурец. Остап быстро вырвал его из рук
Паниковского, говоря:
— Не делайте из еды культа.
И.Ильф, Е.Петров, «Золотой Теленок»
Я набрал в дорогу Островского и его пятистопный ямб (?) интересно перенастроил мой мозг. Окружающее оформлялось в вирши как у Васисуалия Лоханкина.
Пока сидел в вагоне, смерклось споро,
Островского читать уже темно.
Самарские и прочие иные,
Доев курей, готовятся ко сну.
Далее жечь сердца людей глаголом всякая возможность пропала, поскольку вокруг меня укоренилась интересная парочка – полная, даже – дебелая, девушка и ейный корефан, посуше. Девица имела эмологические дырки на лице и соответствующие прическу и макияж, однако ее дородность и накушанность шла вразрез с культом смерти. Им было лет по двадцать, и сев на задницы, они начали жрать. Причем с таким достоинством и даже вызовом, что мне стало неловко смотреть на их майонез и беконы. Я понял, что это их защитная тактика и решил взгляд не прятать. Но о виршах, понятное дело, не могло уже быть и речи. Они жрали и говорили какую-то страшную чушь, даже вспомнить не могу, мозг автоматически удалял их слова в корзину как шум ветра. Слава богу, что у них были верхние места и, закончив жрать, оне расползлись по матрешкам.
В купе справа ехала очаровательная маман с выводком девочек-подростков. Барышни были остроумны и по-девчачьи смешны, эта семейка мне понравилась царившей в ней любовью и хорошим настроением. Они ехали из Самары, но где их дом – в Самаре или Питере, судить не берусь. При виде проплывавшей за окном Останкинской башни мне захотелось спать и не успела она скрыться из виду, как я уже дрых и продрых до самого Московского вокзала, который в Питере предусмотрительно называют главным, проснувшись лишь однажды под Тверью от приснившегося страха перед ограблением.
Питер
И вот на горизонте Царскосельский вокзал
Встречает урок с мясом пирожками…
А. Розенбаум
Утренний Питер в районе Московского вокзала имеет мало отличий с Москвой у Ленинградского. Бомжи аскают сигареты очень независимо. Типа «пацана просто будить не хочется, а сигареты – у него». Это очаровательно. Тут тебе и то, что сигареты-то на самом деле есть, буквально – вот они, только руку протяни, но пацанская гордость, взаимовыручка и самопожертвование обязывают его обращаться за сигаретами ко мне. А меня, соответственно, обязывают их обеспечить. Ну еще бы, не «пацана» же будить! «Пацаны», равно как и «пацанки», действительно наличествовали: раскинувшись в пластических позах они, словно творения экзальтированного скульптора, украшали круглый вестибюль метро.
На Невском, уткнувшись в какую-то закрытую дверь блевал неплохо одетый мужик. Другой стоял рядом и стеснялся за него. Вот в чем основная погань мегаполисов – это какая-то истерическая необузданность. Типа – давайте же бухать, бухать, бухать, пока свободою горим, пока сердца для чувства живы. Потом надо стоять на Невском и блевать. Куда, товарищи, смотрит семья и школа, я не говорю уже про рабочий коллектив?!
У «Черной Речки» сел на автобус до Кронштадта. Ух как он выезжает на дамбу – вот где простор-то! Финский залив вообще впечатляет. Он очень переменчив в разное время суток – бесцветно-мертвый облачным утром, несколько часов спустя он может блистать ярчайшей палитрой.
Кронштадт — город, как выяснилось, небольшой. Он меньше даже одноименного бульвара в Москве. Население – около 40 тысяч, а обойти город по периметру удалось за пару часов. В городе имеется живописнейший парк, посвященный Петру – флотостроителю. Прямо из парка открывается вид на Среднюю гавань с военными и гражданскими судами – очень красиво. Мол отделяет ее от Купеческой гавани, там тоже военные корабли и даже подлодка. При виде фотоаппарата никто не стремился меня убить, но, тем не менее, я немного зажимался, потому как привык, что многое снимать не положено.
Главной достопримечательностью города называют форты и я отчаянно пытался пройти по суше хоть на один, однако остров не так-то прост. Выход к морю только один – в районе упомянутогопарка. Все остальные берега надежно скрыты полосой промзоны. Говорят, что на форты, вынесенные в море, ходят паромы, однако такового я не сыскал. Тем не менее, паром как вид транспорта был-таки мною освоен, я переплыл на одном из них Финский залив вплоть до Ломоносова (бывший Ораниенбаум). Билет на паром стоит 35 рублей! Господи, сохрани водный транспорт в этой стране!
В Ломоносове я посетил рынок – старый, но очень приятно пахнущий, вопреки ожиданиям. На рынке имелась лавка со всякими разливными пивами. Мучимый жаждой, решил испробовать нечто под названием шульт – что-то нефильрованное и проч. Единственным радостным элементом в данном продукте я считаю маленькую бутылочку, в которую мужик налил мне эту хрень. Она пристегивается к аппарату и очень быстро наливается, потом мужик стравливает давление и – вуаля! Шульт же как таковой – темная бурда с привкусом железа и той тряпки, которой мужик вытирает бутылку. Видимо, если уж нефильтрованное, так уж нефильтрованное ни от чего. Хорошо, что не бросили в бочку для пущей нефильрованности горсть земли. Хотя, может и бросили. Я не фанат пива и вообще, считаю, что методы лорда Веллингтона в нашей стране неприменимы. Пиво рекламируется как «благородный» напиток для быдла. Таковым он в настоящее время и является.
В ожидании паровоза до Питера стал свидетелем народного сумасшествия в первый раз. Таковых проявлений за время путешествия было несколько. Кассирам дали какую-то новую директиву по оформлению льготных билетов. Подробностей не знаю. Кажется, теперь необходимо то ли предъявлять документы, подтверждающие льготы, то ли что-то еще. Бедные кассиры, чего они только не наслушались. Особенно отожгла одна баба. Господи. Элементарные социальные навыки – я убеждаюсь в том, что мало кто в стране о них подозревает. Как все-таки народ любит вести себя по-скотски! Никого не боюсь обидеть и даже хочу обидеть. Люди свято верят, что если визжать и сыпать оскорбления, то действительно многого добьешься. Это отвратительно и это был эпизод номер один, будут еще.
Петергоф
Хотя я и знал, что, рассматривая эти вещи, надо испытывать что-то необыкновенное и произносить, соответственно, возвышенные слова, я ничего необыкновенного не испытывал, но слова, конечно, произносил.
В.Н.Войнович, «Москва, 2042»
Петергоф называется нонче Петродворец. Я понятия не имел с чем приходится иметь дело. По слухам, это должно было быть такое место в Питере, где сильно красиво. С Петергофом ассоциировались какие-то камер-юнкеры, лейб-фройлины и прочая пикулевская чушь.
Чтобы не лохануться и с целью близкой рекогносцировки был вынужден накануне слазить в Интернет. Интернет сказал, что Петеродворец – это жилой город под Питером, где «парк культурный стоит по-над речкою». Ездиют туда с Балтийского вокзалу, который я теперь, по возвращении из Ломоносова, уже знал как свою кухню.
Встав назавтра не рано, отправился на вокзал. Электрички ходят, должен заметить, нечасто…
Петергоф – это что-то из старых фильмов про царей. Я представлял его себе нагромождением желтых дворцов, утопающих в парках и фонтанах. Таким он и оказался, за тем лишь исключением, что нагромождением это не назовешь. Я могу ошибаться, но, кажется, в городе совсем нет новых домов, в том понимании, как их принято видеть в Москве. Единственный зафиксированный новострой – это конгломерат каких-то вычурных коттеджей. Забавно видеть присутственные места и даже коммерческие учреждения, типа «Эльдорадо», расположенные в старинных особняках.
Сам Петродворец и его окрестности наполнили мою холопскую душу таким подобострастием и восторгом, что передвигаться я мог только вприпрыжку, а разговаривать только междометьями. Клянусь, красивейшее место в России.
На севере город (и парк) подходит к Финскому заливу и если выходить через дворец Монплезир, то зрелище необычайно красивое. Поодаль располагается пристань, от которой до Питера ходят метеоры. С детства приученный ценить и любить водный транспорт, я решил скатнуться до Питера на метеоре, не испугала меня даже километровая очередь, благо, у меня была книга.
Прошло немного времени, когда я понял, что нахожусь в эпицентре сюрреалистичного фарса. Воистину – «моя беда, а не вина, что я — наивности образчик».
В детстве мы проводили время в деревне Паракино в Мордовии. Там нет железной дороги и автобус приходит туда раз в неделю. Так я помню, что значит – сесть в паракинский автобус. Ремарк сжег бы свою «Ночь в Лиссабоне» на могиле Гоголя, знай он как обстоят дела в этом богом забытом месте.
Я думал, что уже не увижу ничего такого. Тем более в Петродворце – сердце русской культуры и истории. Тем более на прогулочный теплоход.
Противоречивые вести о заканчивающихся билетах начали поступать из каждой кассы за час до коллапса. Перевозки были нецентрализованными и каждого перевозчика обслуживала своя касса. Никакой речи о брони не шло – билет можно было купить только на текущий рейс. Последний отходит в 17-30. полный разброд и шатание закончились реальной атакой на киоск с билетами, воплями и взаимным унижением. Это было отвратительно. Это было отвратительно вдвойне, потому что вся эта рязанщина плевать хотела на достоинство и ни капли не стремалась имевшихся в изобилии иностранцев. Какой-то дед поодаль вкрадчиво интересовался у беснующихся – неужели те, кто не возьмет билет на этот пароход обречены на голодную смерть?
В итоге, натолкавшись и натискавшись вдоволь, все плюнули и ушли восовяси. Позорно назвав Метеор метеоритом, одна бабища из бывших штурмующих злорадно сообщила идущим навстречу, что билетов нет.
Господи, какое уродство. Это был эпизод два.
Валаам
Храмы в России – как свечи, разбросаны по всяким захолустьям, но освещают тысячи километров, привлекая людей. Я не знаю, каков процент настоящих паломников, основная толпа едет «чисто позырить». На свой счет я нимало не обольщаюсь. Тем удивительнее мне было обнаружить такой подъем и трепет в душе еще на подъезде к Приозерску, когда тетка-проводница рассказывала историю Валаама. Шведы разрушали его восемьдесят раз. И каждый раз он возрождался. Это удивительно.
История освоения острова восходит к языческим капищам, имевшимся здесь уж и не знаю сколько лет назад. Потом два инока Сергий и Герман основали здесь обитель. Куча легенд связана и с самим монастырем и с чудотворными иконами. Все летало по воздуху, появлялось само собой тут и там, и всякое такое. Все это я оставляю ценителям. Меня впечатляет другое, то, что на протяжении тысячи лет люди теплили здесь свои лампады, сохраняли монастырь, несмотря на смерть от шведов, несмотря на свирепую Ладогу, которая, как говорят, еще злее шведов, особенно зимой.
В финскую войну остров бомбили 70 самолетов.
Валаам – это поселок деревенского типа с монастырем посредине. Местное население (300 человек) живет в постройках, таки или иначе относящихся к монастырю. Примечательно здание старой гостиницы – оно содержит квартиры местных, сдающиеся номера, среднюю школу и что-то еще. Все очень старое и пахнет котами.
В первую голову туристов водят на короткий концерт церковного пения. Нас отвели в одно из помещений стены внешнего каре, обставленное как храм. Четверо певцов встают в ряд, говорят несколько вступительных слов и начинают петь. Я слышал до этого, как поют греки, как поют монахини в Хотькове, как поют в разных городах и весях… Но это было словно в первый раз. Так слажено и красиво, такой сочный бас и гармоничное его созвучие с тенором…
Обитель окружена двумя «каре». Во внутреннем нельзя есть, ходить в шортах и прочее. На входе дают юбки и платки. Охранник сказал мне раскатать штанины. Я раскатывал и думал, что было бы, если бы я приехал в обычных шортах, без штанин. Думаю, согласился бы на юбку. Тут же увидел мужика в юбке. Если бы не розовый ее цвет, мужик в своих сандалиях вполне сошел бы за древнего палестинца.
Во время экскурсии давали очень много истории. Иноки, иноки, иноки… С особым воодушевлением наш экскурсовод рассказывала о визите Александра I. Типа, он не желал фурору и отъехал от берега на лодке в сопроводжении только одного доверенного. Все в монастыр ждали-ждали, а он не приплыл. Лодка заблудилась в ночном тумане, монахи и ждать бросили. И тут, откуда не возьмись, приплывает царь, идет пешком и стучит в ворота. Мораль басни сводилась к следующему: «Вот шуму-то было!». Враки, конечно, зато про царя. Были тут и Екатерина и, кажется, даже Павел. Аналогичная история была рассказана еще раз, уже на кладбище над какой-то могилой. Типа, тут лежит шведский король кто-то какой-то там. Типа, та же расстановка – воевал русских, отбился от группы, остался в лодке один и заблудился в Ладоге. Покуда блудил, дал клятву, что ежели выберется, то русских наперед забижать бросит и сменит ,fcehvfycrsq крест на православный. Тут-то ему спасение и было дадено, и приплыл он на остров. Но, поскольку, сильно ослаб, то прожил всего день, но крещен быть успел. В данном случае наша провожатая сразу говорит, что это вранье, поскольку жизненный путь данного монарха прослежен биографами очень тщательно и помер он на родине при не столь романтических обстоятельствах. Видимо, мораль данного рассказа – «ну помечтать-то можно».
Вдали от центральной части обители раскиданы скиты. Нас водили на Никольский, он стоит у входа в Монастырскую бухту, т.е., у одного из главных морских входов в монастырь. Он, вроде как, благословляет приезжающих и уходящих в путь. Говорят, раньше добраться до острова считалось удачей, да и теперь большую часть года Ладога весьма сурова. Очень много штормов и какая-то специфическая рябь на воде, когда волны бьют сразу со всех сторон и судно почти невозможно ориентировать. Проводница сказала, что у местных есть выражение: «Кто по Ладоге не ходил, тот богу не молился».
Грунта на архипелаге – на два вершка, все что ниже – габродиабаз, что-то пористое и хорошо держащее влагу. Во многих местах почва наносная и поэтому очень ненадежная. Экологической бедой для островов являются, как ни странно, лоси, которые жрут деревья. Их там пасется ажно 50 рыл. Чтоб прокормится одному лосю, требуется то ли 40, то ли 50 км2, а территория всего архипелага составляет 36 км2. Однажды на острова завозили поголовье ежиков, чтобы они там решали какие-то экологические задачи, но все они померли в первую же зиму, потому что не смогли зарыться в землю, как требуют их обычаи.
По возвращении на теплоход начал разворачиваться очередной «эпизод».
Как я уже говорил, народ в основном, ездит «тупо позырить». Настроение и повадки у всех соответствующие:
1. Скорей бы уж приехать.
2. Когда дадут пожрать?
3. Долго мы в этой церкви еще торчать будем?
4. Смотри – финны, вот смешно говорят-то!
5. Когда у нас обратный «Метеор»?
6. Надо че-нить прикупить тут святого.
7. А у того мужика ноги-то какие волосатые!
8. Организация поездки отвратительная! Вот были мы в Турции…
Каждый в отдельности – свят, аки агнец, но когда нас много, мы – стадо кадавров. Чтобы никого не обидеть, включаю в эту же категорию и себя.
Короче, набрав Валаамских сувениров производства Ярославской ремесленной артели, пошли мы к «Метеору», чтоб плыть назад. По дороге сюда был инцидент с нехваткой мест в автобусе и народ чуял недоброе. Как и во всех подобных случаях, это недоброе порождалось исключительно истерией самих путешественников, а более всего – толстых бабищ, вечно пищащих какую-то ахинею и все про всех знающих.
Посадка на «Метеор» была локтевая и я с замиранием сердца ожидал повторения петергофского эпизода и падения тел с причала. Видимо, святые угодники не допустили кромешного помешательства и народ как-то весь сел и даже весь поместился.
Я сел на самой корме и глядел как лесистые берега уходят вдаль, а в брызгах кильватерной полосы играет радуга.
Одним словом, все было душевно и трогательно, но вот мы сели в наш автобус в Приозерске и тут водитель начал показывать кто в доме хозяин. Этот кретин врубил кондиционер так, что зубы стало ломить, а чтоб мы уже совсем разомлели, стал нам крутить музыку. При звуках какого-то протошансона я неловко поджался. Потом зачем-то был Витя Цой (какую же херню он пел, кто-нибудь прислушивался?), потом дали Раммштайн, потом еще чего-то типа Кузьмина. Я два раза звонил гиду на мобильный с просьбой прекратить мороз в салоне и в умах. Первый раз был просто проигнорирован водилой. Со второго захода он че-то там рефлексанул, но музыку вырубил.
Как я ненавижу русскую музыку на публике. От нее нет спасения: в кафе, будь то задрипанная чебуречная или более-менее приличная жральня, на улице, в поезде, в автобусе – везде. И вот теперь здесь. Я ненавижу, когда мне приходится слушать всякое говно. Еще больше я ненавижу, когда мне приходится слушать его по дороге с Валаама. Противно, когда после целого дня, посвященного русской истории и духовности какой-то козлина включает на всю катушку Раммштайн и ни одна падла не возмутится. При этом я не против Раммштайна. Я против идиотизма и тупости как образа жизни. И этот водитель еще праведно гневился, думая, небось, что его подростковая подборка – просто верх музыкального изыска и утонченного вкуса, а какой-то придурок не может это оценить.
Насколько мог, я старался сильно не париться и наслаждаться пейзажем. Вечерний сосновый лес пролетал за окном и черно-желтое мельтешение было похоже перебирание спичек в коробке.
