Мы сгоняли на великах от Теплого стана до Расторгуево – известной усадьбы солиста Любэ. Одним из главных боевиков его творчества, как некоторые помнят, было «Ветер в харю, а я шпарю», вот именно так мы и ехали. Окрыленные настоящим путешествием, мы ломанулись сквозь Битцевский парк с гиканьем веселых команчей, так, что ветер лез в харю почти всю дорогу. Только на МКАДе, куда мы легкомысленно вылетели из Битцевского, ветер сменился жесткими как железные прутья ветками волчьей ягоды, которой, как выяснилось, засажена вся кольцевая автодорога. Надо полагать – это последний рубеж обороны от тех, кто лезет на свет кремлевских звезд из братских республик. Утомленные далеким переходом и чудом спасшиеся при переходе через МКАД, они должны с вожделением нажраться наливных ягод и с криком «Измена!» упасть на грунт. Мы продирались там минут десять, пустив вперед Спартака – у него самая толстая кожа, — но даже и он не смог проторить нам тропинку, ветки смыкались за его спиной и встречали нас драконьими шипами.
Я, отплевываясь листьями и жуками, шумел в зарослях и думал, что самые безлюдные места в регионе – не за тридевять земель, а вот тут на обочинах МКАДа, куда никто никогда добровольно не сунется и где нога человека не ступает годами. Пеших путей сюда нет, а на авто тоже не очень-то остановишься и не пролезешь. Но именно такое безлюдье и привлекает некоторых.
Очень приятно после тесноты МКАДовских обочин проехаться по просторным, хорошо спланированным, красивым улицам Бульвара Донского, который, к моему удивлению, весь оказался за кольцевой. Бульвар Донского – это широкие горизонты, скверы, лавки и фонтаны, в один из которых мы с шумом залезли, чтоб остудить ноги, чем порадовали тусившие на лавках парочки.
На той стороне дороги, в излучине Варшавки и Симферопольского шоссе мы нашли закрытый со всех сторон лесной массив, в центре которого обнаружилось небольшое поселение: балаганы, лежанки, лохмотья и прочие следы белковой жизни. Саму жизнь, по счастью, мы не встретили: она либо пряталась, либо ушла на охоту, в любом случае, нам повезло.
Пересекши Варшавку по цивильному подземному переходу, мы столкнулись с непреодолимой преградой в виде Симферопольского шоссе, подземные переходы на котором не предусмотрены, на случай немцев, а полосы разделены барьером. Зато Симферопольское шоссе оснащено железнодорожными мостами, лезть на которые, несмотря на поступившие предложения, я не захотел. Уж очень живо мне привиделось как я бегу впереди паровоза с велосипедом под мышкой, а азартно прилипший к лобовухе машинист, выпучив глаза, вытягивает на себя дроссели и свистит в свисток.
Перейти дорогу удалось километрах в трех – по пересекающему магистраль Староспасскому шоссе, к которому мы спустились по лишенной перил и очень крутой лестнице. Там, под магистралью попахивало так же, как под любым мостом в Москве и я еще раз задумался об относительности пустоты и безлюдья.
На шоссе начались приключения. Размытая обочина образовала в одном месте двойную пологую ложбину, превращавшую любое колесное средство, едущее быстрее пяти километров в час, в катапульту. Я удержался, а ехавшая за мной Анюта взмыла ввысь, чем меня немало напугала. Я в секунду сбросил с себя рюкзак и побежал к ней, видя, как она опрокинулась, слетала с велика и стала куда-то проваливаться. «Уже остановись!» — просил я про себя, а она все уходила куда-то под траву. Как выяснилось, эти выбоины прицеливали падающего аккурат в имевшуюся в метре яму, словно кто-то нарочно придумал эту адскую ловушку. Славно богу, всё обошлось, Анюта отделалась ссадинами и испачканной майкой. Я боялся за ее боевой дух, расшатанный мкадовскими кустами и шоссейными засадами, но она держалась молодцом.
Очень скоро мы увидели указатель «Расторгуево – 200 м», который ознаменовал великий прорыв: первый междугородный переезд осуществлен. Это был, конечно, маленький шаг для всего человечества, но огромный шажище для велосипедиста, особенно для такого, который год назад не мог нормально ездить.
Расторгуево – западная часть Видного, – как и положено сверхблизкому Подмосковью, постепенно утрачивает какие бы то ни было контрасты. Старый жилой фонд, переживший еще наполеоновское нашествие, постепенно размывается крепкими как ротвейлеры домиками от трех до пяти этажей, обрамленными кремлевскими заборами и оборудованными гаражами на несколько мест. Попетляв по Пионерской, Заводской и самой роскошной – улице Старых Большевиков, — которые после десятилетий разрухи, застоя и перестройки дождались-таки развитого социализма, попадаем на озеро, которое на карте почему-то называется река Битца.
Несоответствие названия содержимому – не единственная проблема водоема. Самая главная заключается в том, что асфальтовые дороги ведут строго к перенаселенному пляжу, при том что другие берега закрыты болотами и ручьями. Я очень хотел их разведать, но члены велопробега, измученные дорогой и жарой, настаивали на срочном омовении, так что пришлось оставить рекогносцировку на будущее.
Вода теплая, пляж кишит людьми и скутерами. Толстые бабы замирают при их виде, хватаются за сердце и закрывают глаза. Подростки хватаются друг за друга безо всякого повода, дети хватаются за мячик. Вернувшись на берег, я хватился мобильника. Он легкомысленно хранился у меня в кармане шортов и собранный чрезвычайный совет постановил, что он вывалился, когда я упал в крапиву за Расторгуевскими гаражами. Глядя на мою кислую рожу, делегация договорилась, что за мобильником съездим после того, как нарвем яблок – до них было всяко ближе.
Яблоки, к слову сказать, мы случайно нашли пару недель назад, они росли на огромной территории, совершенно не огороженной колючей проволокой. Сторожа с ружьем и солью мы тоже не видели. Спартак, правда, осмотрев угодья, сказал, что мы брешем – сад ухоженный. Мы поневоле заоглядывались и стали рвать яблоки быстрее. Но вообще, мне кажется, что все-таки сад какой-то ничейный, натыренный груз даже отказался брать отец, побывав у нас в гостях, заявив: «Я думал и правда – яблоки, а тут какая-то переродившаяся антоновка». Но нам – самый самолет.
Набив сырьем для пастилы и компота вещмешки, мы погнали на поиски моей мобилы. Кто бы мог подумать, как дорог мне стал паленый айфон, купленный на Савеловском рынке за 2900 р. Там были мои книжки, как-никак! Дорога до станции проблем не вызвала, но вот потом мы категорически заблудились – Расторгуево весь был похож на лабиринт Минтавра, улицы Павлова у нас путались с Вокзальными, а особняки в стиле ампир с особняками в стиле модерн. Сил уже реально не оставалось, еще эти яблоки, зараза, тяжелые как чугун, шея и плечи болели, а улицы шли волнами, и подъемы выматывали хуже, чем клиентский сервис МТС. Самое смешное то, что мобильник я нашел. Ровно в той крапиве, про которую мы и думали. Она была старая, желтая и злая как тысяча чертей. Сто раз ошпарившись, я ворошил ее каким-то дрыном и в результате – ап! Я даже и не верил. Он лежал посреди пустых сигаретных пачек и водочных бутылок как миелофон и призывно блестел своей красивой китайской пластмассой.
Честно, найденная труба украсила
наш день еще сильнее. В приподнятом настроении мы пошли на паровоз. Ехать было три станции, мы зашли, чтоб никому не мешать, в самый первый вагон, огромный тамбур и много места перед лавками – чудно расположились. Когда собрались выходить, возникла пара каких-то бабищ среднего возраста, которым было принципиально важно протиснуться сразу между всеми нами и пробиться вперед. При том, что ни давки и никакого ажиотажа не было – вагон полупустой, на станциях поезд стоит не две секунды. Нет, им надо! Как же – три придурка на великах – где это видано, все люди как люди, а эти вон! Давай-ка им покажем, кто тут Каин, а кто Манфред. Выходя, мы слышали, как они шипели нам вслед и потирали ушибленные коленки. Дурры, велики-то железные.
Несмотря на кажущуюся близость, марш от Чертаново до Стана выжал из нас последние силы, к дому подъезжали уже практически на парах, но у самого подъезда рассеялись и они. Подъездные бабульки смотрели на нас добрее, чем паровозные, попривыкли уж маленько.
На следующий день Анюта стала похожа на далматинца – веселая и пятнистая. Синяки на ногах до сих пор играют всеми цветами радуги, а парочка самых ярких светится в темноте, привлекая мотыльков и пугая меня по ночам. Но это все фигня, главное, что никто себе ничего не сломал.
