До того, как я побывал в Киеве, основные впечатления о нем были основаны на Гоголе. О Киеве я знал две вещи: Крещатик и Майдан. Крещатик мне представлялся длинной прямой и обязательно залитой солнцем улицей с избами по краям, где по обочинам сидят бабы в платках и торгуют семками. Все как одна – ведьмы. А как же – все торговки на Крещатике ведьмы, спросите у Николай Василича. А Майдан, значит, виделся каким-то лобным местом в конце Крещатика. Схематично, спору нет. Любой образованный человек сказал бы мне: «Стыдно! А еще очки надел!» и был бы прав. Образованный человек посадил бы меня перед собой и. откидывая костяшки на счетах, в раз припомнил бы мне и Турбиных с Шервинским, и Киевское Динамо, и торт, и 22 июня, ровно в четыре часа и Кия, а заодно и Рема с Ромулом. А я бы сидел и, отгоняя от мысленного взора Гоголя с его парубками и черевичками, мычал: «Я учи-и-ил»…
Первый визит показал, что город вполне реальный, а Крещатик – что твоя Тверская: отлитый в граните и туфе феодализм и расслоение, пробки, кавказцы и менты.
Птицы без тени сомнения летят к середине Днепра и далее – на левый берег, олицетворяя направленный к Москве национальный укор за цены на газ. Все говорят по-русски, кроме голосов в метро и наскальной рекламы. Бичей больше и они какие-то более жалкие чем у нас. Парадные менты под стеллой на Майдане – совсем молодые и не столичные, отирают торжественные стены и кнопают смски. Можно подумать, что это двоечники из Донецка, которых коррумпированный директор школы проиграл коррумпированному генералу в шашки и за это их поставили в угол на Майдане.
Народ сдержанно-приветливый, а в хостелах – по-европейски вежливый. Еда жирная, углеводистая и вкусная как чертова мать.
Особая прелесть города – парки над Днепром, – призрачная тень советского величия, героическая и грустная, как песня про убитого коммуниста. Если бы Владислав Крапивин писал книгу про четвертую мировую, там обязательно были бы эти заросшие красивым парком мощные бетонные каскады. А у Булычева, кстати, какая-то такая книга есть, только она про Москву.
Образно описать впечатления от Киева можно так. Москва – это гора, с которой видно кое-что в пределах от Рязани до Смоленска. Также можно услышать отголоски Екатеринбурга и Йошкар-Олы. Про Томск, Тюмень, Владик и Анадырь есть только легенды. Вот, а Киев – это соседняя гора, с которой можно не только увидеть или услышать, а даже спуститься в какую-нибудь Вену или даже в Берлин. Это очарование близости другого мира обволакивает приезжих, пока они мирно пьют коктейли пряные в темном парке с видом на арку Дружбы народов. За ней – Одесса, Евпатория, Керчь и Николаев, — уже совсем другой мир. Воображение предлагает очень яркие краски.
Сильно нас удивил своей невообразимой вертикалью готический костел святого Николая. Кажется, что если приделать к нему скандально известный разгонный блок «Бриз М», то служба на польском могла бы вестись с орбиты. Неудивительно, что ксендзы охмурили Козлевича: не только у бедного механика может закружиться голова.
Пару лет назад СМИ бойко хвастались тем, что в киевском поезде граждан больше не будут будить погранцы, а проверку пассажиры будут проходить одну вместо двух – утром, в конце поездки. Подчеркнув этот факт в своей памяти красным фломастером, мы мирно уснули. Не успели мы увидеть во сне каштаны и драники, как были разбужены бряцаньем кандалов и лязганьем зубов. Зубами лязгал проводник, в то время как пограничные овчарки сердобольно глядели на пассажиров и изо всех сил желали, чтобы ни у кого не нашлось ничего запрещенного. Я снова уснул, но, казалось, прошло мгновение, как все повторилось. Колоритные силуэты чего-то каменного и сугубо железнодорожного за окном не оставляли сомнения: мы в Конотопе, в том самом, где по версии Коли Герасимова, небо жидкое. Миф о человекоориентированных проверках умер от хронического недосыпания. Это нам за Северный поток.
Обратно мы ехали в разных вагонах и строгие проводники в вицмундирах не сочли благоуместным рассмотреть возможность нашей компактной погрузки в один вагон и мы были строжайше разведены по указанным в билетах на основании необходимости соблюдения, а также того, что «вас там будут искать». Я отметился в своей плацкарте и пошел устраивать Анюту. К тому времени она уже устроилась сама: деревенский мужик уже уступил ей не только место, но и рулон домашней колбасы и рассказывал про младшую дочь, которая логопед.
— Ты знаешь, кто такой логопед-то? — Анюта знала.
Поезд Киев-Москва сближает народы гораздо сильнее, чем трансевропейский газопровод «высокого тиску». Газ – это стратегический ресурс, возможности и намерения. А поезд – это люди: работящие, нервные, добрые, жуликоватые, открытые, несчастные, удачливые, — всякие. Их цель жизни — их семьи, ради которых они годами живут не дома, а их ресурс – это они сами, домашняя колбаса и надежда, что дальше, может, что-то будет лучше.
Мы все искренне этого хотим.
